Эта история началась дождливым сентябрьским утром далекого девятнадцатого века. Тогда, почти две сотни лет назад, никто не мог и предполагать, какая судьба ждет маленького наследника не самого знатного шотландского рода, крещенного под совсем другим именем. А если кто и знал – то вряд ли сумел бы убедить в этом набожных протестантов, коими был весь род Кэмпбеллов до последнего колена, вполне естественно не верящим ни в какие сказки о кровожадных созданиях, населяющих темные ночи.
Но пока каждый день жизни маленького шотландца был похож на предыдущий – и на те, что вели его отец, дед и куда более древние предки. Британское общество, кажется, было консервативным от самого рождения.
Он рос и воспитывался в строгих, богобоязненных и исполненных протокольным благочестием условиях – а потому, чуть повзрослев, имел вполне определенные представления о справедливости. Он мечтал искоренить зло и помочь всему миру... Если бы он только знал, как часто эти стремления противоречат друг другу!
А еще его учили служить. Не прислуживать – служить, верой и правдой, гордиться тем, что будет гордостью Короны, а при необходимости – пожертвовать жизнью так, чтобы оставить в памяти современников лишь славные и гордые мотивы.
На деле все было, конечно, совсем не так гладко. Викторианская эпоха оставит после себя мрачный шлейф лицемерия и ханжества, имеющего мало общего с прекрасными словами, произносимыми иерархами испорченного общества. Верное служение Короне все чаще обращалось кумовством и круговой порукой, моральные ценности, словно ширма, скрывали приторные ноты развращенности, слово «вера» все чаще ассоциировалось со словом «педофилия», а сами обеспеченные дети эпохи были вовсе не примерными ангелами, но нервными и алчными баловнями судьбы.
И все-таки в том мире было что-то неизменное. Гордый, хоть и несколько испорченный, этот парень все еще мечтал помочь всему миру и прославиться. Пожалуй, он был добрым малым, еще не успевшим потерять природное сочувствие.
Куда идти дальше? Выбор был очевиден: все мужчины его рода были военными. У небогатого дворянина вообще не было большого выбора – если, конечно, этот дворянин мечтал хоть когда-нибудь вырваться из родного захолустья. Юный Алан Кэмпбелл ухватился за этот шанс и добросовестно исполнял свой долг перед Короной, не получив ни одного серьезного нарекания и показав себя вполне способным офицером. Уже тогда, в относительно благодатный период Pax Britannica, новые знакомства вывели его на людей, способных видеть несколько шире, чем принято в крайне консервативном английском обществе... что, впрочем, вовсе не являлось чем-то необычным: тайные ложи и мистические общества цвели буйным цветом по всему миру и были общепринятым развлечением высшего света и к нему примкнувших. Именно там молодой офицер впервые проникся переработанными идеями альбигойцев, глубоко задевшими струны его мечтающей о справедливости и борьбе со злом души – и когда однажды, спустя несколько лет, командование включило его эскадрон в состав экспедиционных сил в войне с Россией, ему показалось, что сам Господь внял его желаниям.
Расплата пришла очень скоро, тяжелым молотом судьбы ударив по голове юного идеалиста. Он ожидал, что эта война – справедливая, показывающая, что Британия готова помочь слабым друзьям – принесет им всем славу и признание – но этим ожиданиям не суждено было сбыться. Страдания и смерть, гудящие рои мух над гниющими заживо ранеными и зловоние холерных бараков, и густое, безрадостно-серое небо встретили храбрых британских солдат на негостеприимной крымской земле. А еще там были дикие московиты, такими же безбрежными серыми волнами накатывающиеся на позиции с упорством обреченных. И они совсем не хотели ни отступать, ни умирать.
А его вера погибла очень скоро.
Атака легкой бригады войдет в историю как пример беспрецедентной храбрости и безрассудства – в его же памяти навсегда остались лишь море огня и кипящей крови, в которое превратилась зловещая долина, когда летящую кавалерию накрыл перекрестный огонь русских пушек.
Он выжил – иссеченный осколками, обожженный, теряющий кровь, каким-то чудом сумел добрести до лагеря вместе с группой таких же счастливчиков, когда вы было кончено – но всю оставшуюся смертную жизнь он задавался неотвеченным вопросом: как Господь мог допустить столь вопиющее безумие? И если Он допускает такое в отношении детей Своих... то, может быть, все люди – вовсе и не Его дети?
Возвращенный в Британию исцелять раны, лейтенант Кэмпбелл находился в смятении. Его не исцелило даже время: ни месяц, ни год, ни десять лет. Чужая война закончилась, но ее призраки преследовали его каждую ночь – и штабная служба в родной Шотландии вовсе не способствовала успокоению. Он искал ответов в оккультных ложах, но не находил их и там. Столкновение с реальностью, в которой простые люди были лишь пешками, разменным материалом, не оставило камня на камне от большинства прежних убеждений – и кто знает, чем бы закончился его экзистенциальный поиск, если бы не судьбоносная встреча в эдинбургском пабе, положившая конец прежней жизни...
Лицо этого джентльмена показалось Кэмпбеллу смутно знакомым – и в то же время он не мог сказать, где и при каких обстоятельствах встречал этого незнакомца. В другое время он бы задался вопросом, что нужно странной личности, за все время пребывания в пабе не сделавшей ни единого глотка, от хромого ветерана с не по годам усталыми глазами... но не сейчас. Каждое движение, каждый жест незнакомца внушал доверие и спокойствие, а вкрадчивые слова с едва заметным французским акцентом, сказанные им, странным образом резонировали с воспоминаниями молодого офицера. Казалось, что незнакомец знает обо всем, что он думал – или неоднократно испытал нечто похожее: ведь своими переживаниями Алан не делился ни с кем. Да что там – он не вел даже дневника. Нужно ли говорить, что приглашение на встречу «Клуба Отверженных», как иронично назвал незнакомец организацию «таких же, как и ты», было принято практически без раздумий? Разочаровавшемуся в вере был нужен новый наркотик – и он его получил.
...Их было трое, пришедших присоединиться в эту ночь. Девушка лет двадцати, подчеркнуто-независимая, столь ненавистный в викторианской Англии типаж. Парень чуть старше Алана, хмурый и молчаливый, но с почти физически ощущаемой аурой силы, от которой, казалось, даже могучие каменные гаргульи готовы сорваться с карнизов и бежать прочь. И он – подающий надежды кавалерийский офицер, интересующийся слишком многим, попавший в глубокую экзистенциальную ловушку. И только он, кажется, еще не знал, что будет происходить в ближайшие ночи.
Мистер Лагранж был убедителен, как и в прошлую встречу. Алану казалось, что тот видит его насквозь – и каждое слово отзывалось в его душе тысячей неслышимых голосов. Именно там он узнал правду. По крайней мере, первую ее часть.
«Мир не таков, каким кажется. Ты знаешь, о чем я говорю: там, под Балаклавой, ты был близок к разгадке. Мы все от самого рождения обречены быть пешками для тех, кто наблюдает – и их игры с каждым годом становятся все безрассудней. Творец подарил нам свободу – но им удобнее, чтобы мы играли по их правилам. Они утверждают, что без них этот мир погибнет – но правда в том, что к разрушению быстрее всего ведут именно они...»
Лейтенант Кэмпбелл мог лишь слушать и внимать мудрости существа – он уже чувствовал, что перед ним стоит кто угодно, только не человек – которое значительно мудрее его. И когда пришла пора предложения порвать с прежней жизнью, открыв для себя истинную природу мира – он не колебался.
Так началась новая жизнь. Алана Кэмпбелла больше не стало: газеты утверждали об ужасном пожаре, забравшем жизни нескольких человек – включая раненого ветерана Восточной войны — обгоревших настолько, что опознание удалось провести лишь по зубам да редким оплавленным личным вещам. Становление прошло нелегко – но уже через несколько дней птенец покинул скорлупу и вышел на волю.
Но был ли он готов к этой воле? Скорее нет, чем да.
Они все были не готовы к ней. Он сам. Его новые братья и сестры - все они были не более чем глупыми детьми, возжелавшими прикоснуться к небу, и в своем желании попавшие в руки... нет, не коварного чудовища. Такого же глупца, считавшего себя мудрым. Очень скоро могим стало ясно, какова цена слов - но было слишком поздно. Ночь за ночью теряя по крупице человечности, они внимали словам глупца и... верили. Верил и Алан - в свою избранность, в право власти над смертным скотом - идеи, стократ усиливающиеся после каждого глотка крови, и в фантазиях безумца превращающиеся в величественные картины вечной ночи темно-багровых тонов.
В первые недели новым Сородичам хватало благоразумия скрываться, а после - найти места на корабле, следующем в далекие колонии. Стоит отдать должное Сиру - он осознавал, что охотится следует подальше от метрополии, давно поделенной и смертными, и теми, кто гораздо выше их. Да и афганские дикари - куда как более подходящая пища для котерии "повелителей", заразившихся подростковым ницшеанством. Так или иначе, именно в горах Афганистана прошли несколько лет стремительного падения некогда благородной души едва ли не до самого дна. Смертные более перестали быть даже ценными сосудами - ведь это были дикари, жалкие и беспомощные, не чета подданным британской Короны или даже русским - эти создания мало отличались от животных, предназначенных в пищу. Ночь за ночью кровавые пиршества становились все более привычны и... приедались, ничуть не приближая к мечте, заставившей сорваться прочь. Тяга к силе подтолкнула Сородичей к запретным знаниям, крупицами которых обладал Сир - и, вслед за ним, они все понеслись к своей судьбе. Глупцы не ведали - а скорее не хотели замечать - что и у этих диких земель есть свои хозяева...
...По лунным тропам, в сопровождении нескольких десятков верных гулей, они двигались к руинам древнего города, затерянного среди пустынных скал и уже давно потерявшего собственнон имя. Поиск пути стоил им немало времени и усилий - но догадки о том, что находилось внутри старого храмового комплекса в его центре, поддерживали не хуже еще не открытого амфетамина. Они еще не знали, с чем - точнее, с кем им предстоит столкнуться. Из векового мрака, клубящегося в забытых чертогах давно покинутого храма, за пришельцами зорко следили чужие глаза. Пройдет совсем немного времени, когда они нанесут удар - в час, когда его меньше всего ожидаешь.
Сначала исчезали подручные. Тихо, незаметно - не будь они гулями, крепко посаженными на кровавые узы, можно было бы подумать, что они просто сбегают, не выдержав давления самой атмосферы этого проклятого места: лишнее в человеческом мире, оно было угнетающим для тех, кто еще являлся человеком хотя бы на четверть сознания.
Потом - запасы, оружие и карты. Попытки выбраться наружу прежним маршрутом завершались неудачей и возвратом назад - казалось, что сама природа этого места насмехается над ними едва слышными голосами, то и дело мелькающими на периферии сознания.
На третью ночь блуждания по древним руинам, опустившись ниже уровня поверхности, экспедиция Сородичей и гулей, изрядно поредевшая, наконец достигла своей цели. В густом мраке, перемешанном с тяжелым, спертым воздухом катакомб, отчетливо ощущалось незримое присутствие чего-то иного... А еще был запах. Манящий аромат горячей крови, парящей из мрака впереди - совсем близко. Совсем рядом. Медленно входящий в мертвые ноздри и дурманящий остатки разума. Сородичи медленно приближались - и в миг, когда сквозь тучи тьмы проступили силуэты изваяний, построенных вокруг темного колодца, незримые преследоватили явили себя.
...Это длилось недолго. Вампиры Европы привыкли ощущать себя всесильными - в основном потому, что были окружены смертным скотом - сегодня же злая судьба столкнула их с равными. Кэмпбэлл был бойцом еще с прошлой жизни - но не остальные. Он успел поразить одного из нападавших - размытый силуэт, метнувшийся рядом и получивший тесак в грудь, затем несколько тяжелых ударов в шею, отделение головы - и обретший Окончательную Смерть... Но все сопровождающие погибли еще быстрее.
Через минуты, вытянувшиеся в вечность, вампир Кэмпбэлл лежал, пронзенный каменными ножами в сердце, парализованный, каплю за каплей теряющий витэ - и улыбался. Глядя в искаженные образы демонов со сверкающими клыками, обступивших его; на бесцветный лик их жреца - другим словом это создание описать было бы сложно; на истерзанные трупы своих братьев и на бездонный колодец, заполненный злом. А потом мрак захлестнул все вокруг - и сквозь ощущение десятков игл, вонзившихся в каждый сосуд, он услышал беззвучный вопрос - не то всерьез, не то в усмешку.
И он не смог отказаться, когда надрезанная вена на бледном запястье "жреца" коснулась его обескровленных губ.
А потом не стало ничего - лишь боль, раздирающая каждую клеточку изнутри, вымывающая прежнее и прошлое взамен новому, да хор из сотен голосов, рассказывающих то, о чем умолчал несчастный Сир из прошлой жизни.
...Он очнулся в холодном мраке, втиснутом в каменные стены колодца, еще недавно казавшегося бездонным. Повсюду - зловонный запах разлагающихся тел с легким ароматом свежей крови; кровь выступала на отполированных веками камнях, покрывающих узкое горлышко колодца; кровь растворена в затхлом воздухе; кровью напитаны жирные черви и личинки, копошащиеся внизу, в бесформенной массе разложившихся, разорванных, а то и просто выброшенных и разбившихся тел; крови жаждут голоса, шепчущие и зовущие на границе слуха. Он уже не человек, да и Сородичем едва ли может назваться. Он помнил все - но осознание не помогало; оно лишь сильнее убеждало в том, что ныне бывший слуга Короны как никто достоин общества копошащихся внизу насекомых. Голоса манили и дразнили, память рвалась в висках, добавляя к и без того стонущему от каждого движения телу лишнии порции агонии. В нем уже не было ничего человеческого - и он рвался вверх на одних инстинктах, все сильнее погружаясь в Безумие, не замечая преград в виде почти отвесных стен и насмешливых голосов внутренних демонов.
И когда он поднялся и, охваченный алым мраком, вонзил клыки в податливую плоть - мертвую, ледяную, поддавшуюся разложению, но все же хранящую считанные капли живительной влаги - насмешки превратились в одобрение. А потом пришел мрак.
...Долгие ночи он искал путь прочь - из катакомб, из затерянного города, к своей новой Семье. Сир не оставил следов и подсказок, но беззвучные голоса нашептывали ему правильную дорогу - в промежутках между тем, как рассказывать леденящие мертвую душу истории о Детях, беспокойно спящих между мирами - и чьи сновидения, питаемые ужасными деяниями ночного народа, остаются тонкой красной линией, отделяющих Детей от пробуждения, что будет последним для этого мира; о Нергале и Молохе, ведущих свою бесконечную войну под холодным взглядом Третьего, лишенного имени, чей стертый образ до сих пор витает среди немертвого народа; о забытых городах и жертвенных колодцах, наполненных фрагментами тел и роями жадных насекомых, закрывающих собою небо; о Городе, в котором живые и мертвые были единым Ульем, и даже жадные лучи Солнца не имели над ним власти. Он шел, едва держась на ногах, питаясь змеями и скользкими червями - и на восьмую ночь встретил свою Стаю.
На лице Сира не было эмоций - но Алан знал, что это странное создание испытывает... гордость. Не всем дано стать учеником проклятой и забытой линии крови. Кэмпбэлл стал одним из этих "не всех". О, нет, его не приняли, как брата, с первых же минут, предоставив кров и пищу безвозмездно - долгие ночи ему приходилось едва ли не бороться за жизнь, добывая еду среди суеверных горцев, доказывать свою способность выжить - и учиться. Очень скоро он узнал, в чем дело: ковен Баали жил своей жизнью в ритме вибрирующего улья, настроенный на каждого из Сородичей - он же, убивший одного из них, привнес в их ужасающий оркестр незримую ноту Хаоса... и теперь, обращенный в такого же, он был вынужден измениться - и доказать, что достоин влиться в хор их мертвых голосов. У него не было выбора - разве что отдаться Зверю и, в исступлении бросаясь на каждую тень, мучительно сдохнуть от голода под лучами рассвета.
И он изменился.
Все, о чем знал прежде, медленно скрылось в кровавой дымке, обрамляющей новые истины. С каждой ночью он узнавал о своем новом клане - том сборище теней первозданного ужаса родом из Темных Веков, проклинаемом даже Сородичами, для которого ритуал Становления мертвых был далеко не самой страшной тайной. Проповеди на краю рассвета повторяли вкрадчивые истории голосов Жертвенного Колодца, рассказывая о Троих и Первом Племени; про Ашшур, Хоразин и Машкан-Шапир; про Тех, Кто Ждет и их бесконечных сновидениях, полных благодатного ужаса и страха. О хрупкой структуре мира, опутанного сетями тех, кто мнит себя владыками Ночи, на деле являясь лишь горсткой паразитов. Об обреченности пути, выбранного Кланами: основанный на судорожных попытках уцепиться за человеческое существование, или на показном отрицании - любой из этих путей не имел ничего общего с истинной природой созданий Темного Творца, и даже больше: был опасен. Подобно Первому Племени, создания мрака облачались в алые одежды и сливались с ролью, что была предназначена им с сотворения мира: нести кошмары и рушить надежды, вырывая с корнем все, что есть творение детей Света - и, жертвуя последние осколки морали и человечности, убаюкивать Детей, заполняя их сновидения картинами страданий и несчастья. До тех пор, пока в несуществующих мирах Детей оставалось достаточно бедствий, им нет нужды искать их где-то еще.
Шаг за шагом вампир, когда-то звавшийся Аланом Кэмпбэллом, удалялся от прошлого и ступал на путь орудия Темного Творца. От червя к верблюду, от верблюда ко льву, ото льва к ребенку. Философия Баали куда сложнее, чем одни лишь убийства и мучительство - они учились всеобъемлюще, не только лишь грубой силе, ведь извратить порой бывает куда полезнее, чем уничтожить. А вмести с этим Алан - и весь ковен вместе с ним - обучался иным, куда более загадочным и опасным дисциплинам. Многие, слишком многие из них включали в себя использование разбавленных и искаженных, но все же истинных Имен Тех, Кто Ждет - и не проходили бесследно. Повелитель Перемен - Кэмпбэлл называл конгломерат демонических сущностей, с которым чаще всего выходил на контакт, именно этим термином, не решаясь лишний раз произносить настоящие имена, ибо любое взаимодействие с этими силами имеет обоюдную природу - не требовал кровавых жертв, но цена его помощи была куда более коварной. Долгие годы прошли в скитаниях по Ближнему Востоку и Африке, в изучении оккультизма, в поисках таинственных захоронений и затерянных городов, ну и в распространению порока среди отсталых смертных, конечно. Подобно многим иным сверхъестественным созданиям, Баали все чаще действовали из тени, предоставляя людям разлагаться самостоятельно. Планета стремительно билась в агонии колониальной гонки, и взгляды сообщества еще не так пристально следили за отсталой периферией. Последнее столетие Старого Мира набирало свои обороты - и всем, живым и мертвым, пришлось измениться.
Баали держались в тени до самого 1916-го года - но война настигла и их. Это было неизбежно - ведь армии Османской, Российской и Британской империй, столкнувшиеся на персидских землях, шли не только и не столько ради целей смертных правителей, сколько по воле их полуночных кукловодов. Жернова войны не разбирали, кто попадается на их пути - и в одну из ночей меж них попал и ковен нашего героя. Наивно считавшийся безопасным убежищем - ровно до тех пор, пока артиллерийские залпы "случайно" - или нет? - не обрушились на старинный скальный комплекс.
...Когда он очнулся, лишь прах, земля и пепел окружали его. Полуметровый слой этой смеси, защитивший Сородича от губительных лучей дневного светила, не стал преградой для существа, обманувшего собственную смерть. Обманувшего, но так и не понявшего, с какой целью он это сделал.
Он ощутил, что стал сильнее... Но остался один. Совсем один. По крайней мере, он так считал.
Пока Голоса не пришли к нему. Голоса всех, с кем делил кров и пищу, голоса всех, чья жизнь ушла в его вены вместе с кровью, голоса всех, кто рождался и умирал рядом.
Они шли за ним и не отпускали.
Ему была нужна пища – и он ел, жадно, не думая о последствиях, все, что носило форму - турок, англичан, русских, кого угодно - просто потому, что других рядом не было.
Он выпивал их досуха, этих проклятых марионеток – и они стучались к нему в голову, резонируя по сосудам из навсегда застывшего мертвого сердца.
Порой, когда сумерки только опускались на израненную землю, он видел их тени, стоявшие на периферии зрения – и насмешливо исчезающие прочь под недовольное эхо мертвых голосов.
А Сир, в ту ночь ушедший из Убежища без предупреждения, так и не дал ни единого ответа. Ни в тот день, ни после, когда последний из его птенцов бежал за океан, в Соединенные Штаты. Не то в страхе, не то наоборот - в желании распространить порок, ставший неотъемлемой целью его существования.
Иногда он слышал его голос, предупреждающий об опасности или дающий совет – но сколько бы Алан ни выкрыкивал вопросов, сколько бы ни молился и как бы ни просил, он так и не получал ожидаемого, словно сама пустота смеялась над ним, совершившим самую страшную в своей нежизни ошибку. Или не совершившим: никто не давал ему ответов даже об этом...
...Прошли десятилетия и даже века. Мир изменился и никогда не станет прежним.
В попытках найти ответы проклятый вампир ступил на грань, о которой и не думал раньше. Повелителю Перемен и прочей милой живности Иной Стороны было решительно безразлично, с кем вести дела – и они знали ответы. А вампир знал, что хочет от них. И от себя. И от всего мира.
Он изменился, становясь сильнее и медленно воплощая все то, чему его учили. Он сменил много имен, остановившись на очередном ничего не значащем - теперь его зовут Вернон Рейнольдс. Незримой тенью без отражения - последним даром совей первой линии крови, навсегда покинутой в час противоестественного Становления - он бродил по ночным дорогам в поисках того, кто вылепил его судьбу из чистой воли. И порою голос Сира до сих пор всплывает в сознании вампира вместе с голосами сотен причудливых созданий, чьи аватары ведут долгие беседы с таинственным авгуром, весьма полезным и столь же неуловимым владыкой информационных потоков, тонкими нитями охватывающих темную сторону мира смертных. Он стал сильнее и мудрее, но с каждым годом он терял частичку того, что составляло его личность, оставив лишь пустую оболочку, лишенную собственных чувств и эмоций, замещенных на преходящие страсти, темные знания и тусклый маяк Цели, удерживающей от окончательного падения.
Мало кто знает его в лицо, и еще меньше соотносят его личность и неуловимой сущностью, существующей в пространстве ноосферы. Долгими ночами он блуждает по пустынным улицам, неузнанный, в погоне за очередными миражами, чей силуэт был отпечатан в таинственном разуме голосами нерожденных, будто в надежде получить ответ на собственный незаданный вопрос.
А может быть – затем, чтоб предложить вам то, о чем вы давно мечтали, но боялись даже подумать. Ведь исполнение желаний – и есть его истинная цель. В конечном счете, в этом мире нет ничего разрушительней и извращенней, чем желание.
